Третья – пошла! Нагибаюсь и подхватываю с земли пулемет.

Бух-бух-бух – зачастили разрывы.

Что сделает нормальный солдат, когда неподалеку от него рванет граната? Заляжет – это вполне естественно. Где одна, там и вторая. А где две – там и третья. Абсолютно логично ожидать и четвертой. Гранаты разбрасывались широким фронтом, и залечь немцы должны были практически все. Справа и слева они меня обойти просто не успевали: там еще сохранились остатки проволочных заграждений. И никакой человек в здравом уме и твердой памяти не полезет на проволоку, имея у себя на фланге неподавленную огневую точку. Вот и немцы не полезли. Да и зачем? Они достаточно широко растянулись по фронту на участке порядка пятидесяти метров. Так что шанса перестрелять их всех из винтовки у меня не имелось в принципе. И все бы ничего, да только три рванувшие гранаты вполне перекрывают осколками это расстояние: с этим расчетом и бросались. Вряд ли кто-то из немцев успел разглядеть, что именно вылетело из окопа и рвануло у них под ногами. Достанут ли осколки далее чем на пятьдесят метров или нет? Сомневаюсь, что кто-то озаботился такими вычислениями, – им всем было несколько не до того. Проще залечь, переждать и потом последним рывком свалиться на голову зловредному русскому диверсанту. Гранаты – оружие отчаяния. И если русский начал ими разбрасываться с такой скоростью, совершенно не озаботившись тем, чтобы положить «колотушку» поближе к цели, то это значит, что ему действительно больше нечем воевать и страх совершенно помутил его разум.

Затихло эхо последнего взрыва, и, сплюнув сквозь зубы песок, поднялись в последнюю атаку подошедшие егеря.

И легли.

Атака действительно оказалась последней для многих из них. Рванувшие почти впустую гранаты смогли слегка задеть пару человек. А вот ударивший практически в упор пулемет одной очередью положил чуть ли не половину атакующих.

Все внезапно и страшно поменялось.

Бьющий в упор с двух десятков метров МГ-34 не оставлял ни единого шанса людям, лежащим на практически открытом месте. Положение мог бы спасти отчаянный рывок вперед, пусть и под огнем. Проскочить десяток метров – и забросать окоп гранатами. Это решило бы все. Но не прозвучала вовремя команда… Сразу не бросились, а встать во весь рост под бьющий прямо в лицо пулемет… тут нужны стальные нервы и непреклонная воля.

Кто-то быстрее всех остальных успел понять весь ужас происходящего. Фельдфебель попытался было организовать огонь по окопу, но пробитый сразу четырьмя пулями, умер раньше, чем успел выкрикнуть команду. Пулеметная очередь играючи смахнула со склона еще двоих. Взвизгнул, получив в живот пулю, коренастый солдат, судорожно пытавшийся достать из сумки гранату. Прокатившись по склону вниз, она бесполезно взорвалась в какой-то ямке, разбросав в разные стороны прошлогоднюю листву.

А пулемет все бил…

Вот и лента к концу подошла. Надо менять. Ничего, для этой цели у нас еще кое-что осталось. Выдергиваю кольца у двух оставшихся гранат и зашвыриваю их вниз по склону. Одну и, чуть выждав, вторую. Пусть привыкают к тому, что я бросаю гранаты с некоторым интервалом. Вы же не знаете, дорогие товарищи, сколько их еще у меня в запасе. Вот и лежите, ждите очередного взрыва. А за это время я успею перезарядиться.

Со щелчком встала на место крышка ствольной коробки. Передернуть рукоятку – к стрельбе готов. Вскакиваю, держа пулемет у плеча.

Кто-то копошится там внизу – очередь! Стон слева – щедро отгружаю и туда пяток пуль. Мало? На еще, я не жадный. Быстро оглядываю поле. Явного движения не вижу. Ответных выстрелов тоже пока нет никаких. Неужели все?

Да быть того не может! Не мог же я их всех тут положить меньше чем за минуту? Держа пулемет на изготовку, выбираюсь из окопа.

Поглядим…

Первый недостреленный фриц попался мне метров через пятнадцать. Очередь прошлась ему чуток пониже пупка, и вояка из него теперь был никакой.

Что там говорит Гаагская конвенция по этому поводу? Лечить раненых солдат противника? А что там сказано относительно распятия на кресте? Я малость запамятовал, говорится ли в ней вообще хоть что-нибудь по этому поводу. Склероз… бывает… надо думать, что и командир немцев этой самой Гаагской конвенции не читал. Или читал невнимательно. Вот и у меня странный провал в памяти образовался. И в самом деле, какой спрос с контуженного? Офицер, надо думать, что в здравой памяти, и тот не вспомнил ничего, а что вы хотите от старшины?

Пулемет дергается у меня в руках, и немец перестает стонать. Спускаясь вниз по склону, я обнаружил еще парочку таких вот недобитков. Ну, один и без моей помощи подохнет благополучно: с такими ранами вообще долго не живут. А вот второй имел вполне реальные шансы дожить до сорок пятого года. Он мужик здоровый, очень даже вероятно, что и дольше бы прожил. Даже и до пенсии.

Но не судьба – на его плечах виднелись офицерские погоны.

Так, стало быть, передо мной командир немцев?

Офицер был ранен дважды: в правое плечо и в правую же ногу. Выбитый из руки пистолет валялся в нескольких метрах от немца, и тот не предпринимал никаких попыток его достать – закопченный ствол пулемета недвусмысленно намекал на бесполезность такой затеи.

– Это ваши солдаты, обер-лейтенант?

– Мои, – хрипло отвечает немец. – А кто вы такой?

– Командир взвода разведки старшина Красовский. С кем имею честь разговаривать?

– Обер-лейтенант Ханс Штольц.

– Тот распятый солдат – ваша затея?

– Моя… А что?

– Да так. Хотелось посмотреть в глаза автору.

– Ну что, вы удовлетворили свое любопытство?

– Вполне, герр обер-лейтенант.

В глазах немца вспыхивают искорки удивления. Слишком нестандартно я себя веду. Манера обращения, принятая в вермахте, неплохой немецкий язык… что-то не стыкуется.

– Вы немец?

– Старший стрелок Макс Красовски, герр обер-лейтенант.

– И вы… вы воюете на стороне русских?!

– Я воюю на стороне своей страны, герр обер-лейтенант. Так ли уж важно, кто я по национальности: немец, русский или монгол? Какое это имеет значение? Это моя страна, а вы пришли ее уничтожить. На что вы рассчитывали?

Немец открывает рот и пытается найти какие-то слова. Он не дурак и в моих глазах уже прочитал свой приговор. Но жить-то хочется. Очень хочется.

Мало ли кто и что хочет? Тот солдат на кресте тоже не собирался помирать сегодня. Белкин, бежавший к нему на помощь, тоже хотел жить. Я не знаю, выживет ли Охримчук.

Длинная очередь вспарывает мундир на груди немца – ты-то до пенсии точно не доживешь!

Опускаю на землю пулемет и сажусь.

Охримчук уже пришел в себя и с интересом разглядывает меня:

– А ты, старшина, не хило прибарахлился.

Это точно. Через плечо свисает пулеметная лента, еще две я бросил в вещмешок. Покойному немецкому пулеметчику они явно ни к чему, а нам лишними не станут. Снимаю с пояса кобуру с трофейным пистолетом и протягиваю ее Охримчуку:

– Командир фрицевский кланяться приказал.

Боец понимающе кивает.

А вот теперь сидим и думаем, как нам быть дальше. Ясен пень, что вдвоем мы раненого через линию фронта, скорее всего, не перетащим. Но бросать его здесь – вообще не вариант. Ладно, придумаем что-нибудь.

Через полчаса мы уже укладывали его на импровизированные носилки. Туда же отправилась и моя винтовка. Оружие Охримчука осталось где-то там, на месте подрыва. Отчасти именно поэтому я и позаимствовал у покойного обер-лейтенанта пистолет. По себе знаю, насколько неуютно чувствовать себя безоружным, когда вокруг носятся толпы народа со всяким смертоубийственным железом. А спокойствие раненого – это залог его скорого выздоровления.

Топать нам еще верст пять, потом будем отсиживаться в лесочке и ждать. Чего ждать? А вот посмотрим.

Глава 16

– Присаживайтесь, лейтенант! – Майор Федоткин кивнул на стул.

В помещении кроме него и ротного находился еще один человек – и от его присутствия было как-то неуютно. Молчаливый капитан-особист пока еще не задал ни одного вопроса и даже почти не глядел на Малашенко. Так, бросил взгляд мельком – и все. Казалось, он всецело погружен в свои бумаги, которые были разложены перед ним на другом столе. Но лейтенанта не обманывала его кажущаяся невнимательность. Плавали – знаем, как когда-то говаривал Красовский. «Есть на свете два сказочных персонажа – Дед Мороз и невнимательный особист!» Эх, старшина, старшина! И где теперь лежат твои кости?